– Не знаю, кому я обязана тем, что ты приехала, но надо будет послать ему целую кучу контрамарок, – прошептала София, обнимая Ауру. – Если, конечно, ты не убьешь его раньше.

После второго стакана абсента на террасе Аура расслабилась. Прикосновение Софии должно было бы показаться ей неприятным, неловким, стыдным, но ей было приятно. Она не была пьяна и прекрасно понимала, к чему идет дело, – это было всего лишь продолжение того, что началось еще на сцене, – и Ауре это приключение показалось даже забавным.

Она мягко вывернулась из объятий танцовщицы, невольно улыбнулась в ответ на ее улыбку, но все же отступила на шаг назад, пока не почувствовала за собой каменный парапет.

София остановилась перед ней, снова скрестила ноги, сцепила опущенные руки и на мгновение немного смущенно уставилась в пол. Потом подняла голову и посмотрела Ауре прямо в глаза.

– Я знаю, что ты сейчас думаешь. Но это не совсем так. Я не часто завожу интрижки с женщинами – что особенного они могут мне предложить?

Аура нервно засмеялась. Когда София подошла ближе, перед ней поплыли образы знаменитых женщин-алхимиков древности. Жрица Изида, получившая от ангела мудрость в уплату за любовь. Мириам, сестра Моисея, известная также как Мария Пророчица. Клеопатра и ее «Хризопея» – возможно, та самая Клеопатра, в которую был влюблен Юлий Цезарь. И конечно, Теосебея, сестра первого проповедника алхимии Зосимы Панополита.

Как же так вышло, что одна из этих женщин превратилась в красотку из варьете? София могла быть любой из них, а могла родиться и в Средневековье или эпоху Возрождения. В любом случае она видела много такого, о чем Аура могла только мечтать.

Когда София положила руки Ауре на плечи и обняла ее, с крыши на террасу прыгнул кот; за ним гнался второй. Они с воем пронеслись мимо Ауры и Софии, оставив за собой кровавый след. Мгновение спустя коты сцепились на соседней крыше.

Аура выскользнула из объятий Софии, вдохнула холодный ночной воздух, смешанный с ароматом духов танцовщицы, и отступила лишь на полшага.

– Я бы выпила бокал вина, – сказала она.

Глаза Софии весело блеснули. Она кивнула, улыбаясь своей улыбкой Магдалины, и вернулась в квартиру. Аура из темноты глядела, как она на свету возится с бокалами и бутылками.

В щель между занавесками проглядывало утреннее солнце. Пахло теплым постельным бельем и открытым шкафом. Одежда была разбросана по всей комнате кучами по колено высотой.

Черные вещи Ауры лежали на полу у кровати. Она не могла вспомнить, как и когда их сняла.

Голова была тяжелая, веки – еще тяжелее. Аура попыталась приподняться в кровати и, словно ударившись о стену, со стоном опустилась обратно на подушки. Вино после абсента, отлично. И похоже, вином дело не ограничилось.

Обеими руками Аура приподняла пышную перину и заглянула под нее. Она была совершенно голая. Со вздохом она опустила одеяло и стала искать в себе отголоски хоть каких-то воспоминаний. Кажется, она все же не переспала с Софией. Стало ли ей легче от этой мысли? Учитывая, что в поисках человека, нанявшего Толлерана, она оказалась вдребезги пьяной в постели бессмертной незнакомки, все могло кончиться куда хуже.

Аура повела левой рукой в сторону, смяв соседнюю подушку. Она была холодная. Солнечный свет жег глаза, веки не желали разлепляться. Пока она лишь в общих чертах уловила очертания комнаты и кучи разбросанной одежды на полу. Опасность пока вроде бы не грозила.

Она всего лишь проснулась в чужой постели. Аура не раз попадала в переделки, когда несравненно сильнее хотелось немедленно провалиться сквозь землю.

Высокая филенчатая дверь была открыта, оттуда слышался шум. Шлепанье босых ног по паркету, по ковру, снова по дереву. В дверном проеме появилась совершенно голая София; в руках у нее были две дымящиеся чашки. Но бесчисленные глаза по-прежнему покрывали ее тело, словно украшения из ляпис-лазури. Улыбка сияла ярче солнца.

– Доброе утро!

– Здравствуй, – пробормотала Аура и снова попыталась сесть – на этот раз с бо́льшим успехом.

София кивнула на край постели:

– Можно?

– Кровать-то твоя.

– Но лежишь в ней ты. На всякий случай: я спала в другой комнате на диване.

Кофе был горячий и необыкновенно бодрил. Аура прислонилась голой спиной к спинке кровати, до половины утопая в шелковых подушках. София не пыталась приставать с разговорами – просто попивала мелкими глотками свой кофе и глядела на поднимающийся пар. И все же похоже было, что она чего-то ждет.

Накануне они разговаривали до глубокой ночи, но Аура никак не могла вспомнить о чем. Хотя, если быть честной: о чем еще, кроме алхимии или ее семьи, она могла рассказать? Вот уже четверть века Аура занимается только тайным учением – и собой. Господи, да она же самый скучный человек на свете!

– У тебя нет причин чувствовать себя неловко, – сказала София. Взгляд у нее был слишком мудрый для такого юного лица.

– Я лежу голышом в чужой постели.

– Ну разве что. – София приподняла чашку с кофе, словно пила за ее здоровье. – Если в твоем возрасте это с тобой впервые – тут действительно есть чего стесняться.

Значит, Аура рассказала, сколько ей лет. А ведь обычно под действием алкоголя она становилась не болтливой, а замкнутой. Чертов абсент!

– Что собираешься делать? – спросила София.

– Буду дальше разнюхивать.

– Этот Толлеран ночевал в гостинице?

– Да, в той же, что и я, – по крайней мере, собиралась.

– Там его не помнят?

– Помнят. Но не уверены, что он там с кем-нибудь встречался. Не удивительно – кто бы ни вызвал его в Прагу, этот человек наверняка не хотел, чтобы их видели вместе.

Солнечный свет поблескивал в хрустальных волосах Софии. Казалось, ее лицо окружает звездный ореол.

– Сегодня вечером я не выступаю, – сказала София, глядя в свою чашку. Аура искала отговорку, но ничего убедительного не придумала. – Хочу тебя кое с кем познакомить.

«С родителями?» – саркастически подумала Аура, виновато опустила глаза – и остолбенела, увидев свои руки.

София засияла от гордости.

На Ауру глядели десять глаз, нарисованных белым лаком на блестящем черном фоне.

По одному на каждый ноготь.

В конце узкого канала, за забором с ржавыми железными воротами, доживал свой век дворец Ласкари, ожидая, пока его поглотит ил лагуны.

Джиллиан вышел из гондолы на узкую дорожку перед воротами. Гондольер пожелал ему на высокопарном итальянском лучшего из дней в прекраснейшем из городов, но, получив на чай меньше, чем рассчитывал, злобно обругал пассажира на венецианском диалекте. Джиллиан промолчал, хотя понял каждое слово. Он прожил в «прекраснейшем из городов» более шести лет и умел говорить на венецианском диалекте почти неотличимо от местных.